* * *

Двадцатый век, сороковые. Подставив раненую грудь,

Непокоренная Россия фашисту заступает путь.

И, утеряв рассудок здравый, конец предчувствует палач,

А под пятой его кровавой – расстрелы, пытки, детский плач.

На трупах трупы, в небо глядя. И вдруг у ямы на краю –

«Не убивайте меня, дядя, а я Вам песенку спою!»

И вот дрожа и заикаясь, у груды неостывших тел,

Ребенок над сестрой и мамой зверью про зайчика запел.

…Восьмидесятые. Народы страну прославили трудом,

Но все полнее с каждым годом недетским горем детский дом.

За что мальцу в четыре года дают за совесть, не за страх

Беду великого народа нести на тоненьких плечах?

Проснувшись, плачет он ночами, и – рвется пониманья нить!-

«Не отдавайте меня маме, мне страшно, мама будет бить!»

Очнитесь, люди, плачут дети! Скажи, великий мой народ,

За тех сирот – война в ответе, а кто за нынешних сирот?

Владимир Лебедев